— Лейтенант — это еще кто такие?
— Ланийцы, господин советник! Их вроде целый эскадрон был в местном гарнизоне — наверное, они и есть.
— Прикажите им двигаться сюда — позабыл я про них. Но ничего — сейчас разберемся, кого пороть, а кого в погреб. Феррк — распорядись насчет ужина. Я проголодался.
Верный подручный вмиг испарился, а Граций терпеливо принялся дожидаться подхода местной кавалерии. Ожидание затягивалось. Он уже начал напрягаться, когда вернулся неестественно бледный лейтенант в сопровождении какого-то крепыша с острым лицом хорька, в длинной кольчуге без рукавов и все тем же странным островерхим шлемом на голове.
— Лейтенант — где ланийцы за которыми я вас посылал?!
— Господин советник! Я… То есть… Ну это…
— «Ланийцы» это я, — хрипло пояснил незнакомец: — Меня зовут Тарк Маатим. Я рец Золотого Эскадрона Матийского легиона. А вы кто такой? Неужели настоящий советник светлого рея?
Спокойный тон и некоторая фамильярность Грация не обескуражили — он не удивлялся причудам, свойственным отсталым нациям, а в отсталости ланийцев сомневаться не приходилось: «Молниеносный прогресс» обошел их стороной. Чего еще можно ожидать от дикаря? Но все же пришлось удивиться — ланийский офицер был трезв, одежда его, несмотря на поездку верхом, выглядела опрятно, не так давно начищенные сапоги на фоне местной грязи казались новехонькими. В глазах не заметно ни намека на похмельную муть — взгляд цепкий, оценивающий, настороженный, недоверчивый.
Пожалуй, не стоит его сразу, без разговоров, запирать в подвал — интересный тип.
— Почему я не вижу вашего эскадрона? Я приказал привести всех.
— Советник — со всем уважением, но приказывайте такое кому-то другому, а не нам. Во-первых: мои люди только что проскакали пятнадцать километров по отвратительным дорогам или даже вовсе без них. Хороший командир должен заботиться о своих солдатах — я велел им ужинать и отдыхать. Во-вторых: со всем уважением к светлому рею и его советникам — нам он не указ. Он не может отдавать приказ ланийцам, и его люди тоже не могут. Все — война закончена. Мы подчинялись вам только во время нее. Вы сами объявили о победе — мы теперь союзники вам, а не подчиненные.
Раррик напрягся, плотоядно облизнулся, покосился на хозяина, ожидая приказа — сейчас схватит этого наглеца, и, выкручивая руки, потащит к холодному погребу. Но Граций и не думал о репрессиях — странный офицер его заинтересовал. В здешнем гарнизоне он не встречал никого, похожего на него. Советник не стал прикрываться условностями и заговорил откровенно:
— Всех местных солдат я согнал в одну роту — поставил над ними своих офицеров. Но теперь подумал, что руководить можно поставить именно вас. Естественно, вы должны будете выполнять мои приказы, но ничего ужасного я не прикажу, а в вашем послужном списке появится упоминание о командовании над большим отрядом. Для карьеры это может оказаться полезно.
— Вы что — издеваетесь? Что может быть полезного? Да в меня плеваться будут, если узнают, что я руководил этими гнойными отбросами больного верблюда. Они все пьяницы и трусы. Лучшие из них погибли, когда пытались отбить атаки имперцев, лучшие из худших дезертировали — ушли за Матриссу. На это у них смелости хватило. Те, кто остался… Убил бы всех без жалости…
— Двоих я уже повесил.
— Вешать надо всех.
— Неужели все так безнадежно? Да и за что вешать — их преступления не столь уж велики.
— Не знаете, за что вешать? За шею! Вам нужен повод? Пожалуйста! Что полагается в военное время за изнасилование мирных жительниц?
— Петля или расстрел.
— Вешайте всех! Вы видали женщин в красивой одежде? Их здесь много. Их привел я. Вчера. Мы наткнулись на караван, в котором их везли. Караваном командовали местные жрецы — они гнали дев на север, к Сумеркам, чтобы там принести их в жертву на межевых камнях. Они это каждый год здесь делают — традиция у темнобожников такая. В этом году я эту традицию нарушил — жрецов перевешал, а жертв освободил. Деваться этим бедняжкам было некуда, и я привез их сюда. И нам тут же пришлось вновь выступить — на ночь глядя. Эти шакалы, что никогда здесь трезвыми не бывают, заметили в лесу стоянку имперцев. Я заподозрил неладное — трусы ведь далеко от деревни заходить боятся, но все равно стоило проверить. У опушки мои разведчики спешились, и полночи под дождем бродили. Никого не нашли, а один солдат повредил ногу. Нас обманули — отослали подальше, чтобы спокойно развлечься с девами. Мы это поздно поняли. Я был в ярости — хотел вернуться и все здесь разнести. Но на обратном пути нас обстреляли, и пришлось устроить облаву. Мы убили несколько врагов, а потом наткнулись на дозоры вашего отряда, и рассказали им о гарнизоне в деревне. Моя ярость немного поутихла, когда я увидел двух повешенных, но этого слишком мало. У них нет чести, у них нет смелости — грязь на моих сапогах чище, чем они! Они самки шакалов, а не воины!
— Перевешайте хоть половину, но примите командование над второй, — Граций готов был пойти на значительные уступки, ради такого офицера.
Ланиец, исподлобья покосившись в сторону импровизированной виселицы, покачал головой:
— Нет — вешайте всех. Вы еще не понимаете — вечером останетесь без своей армии, если не очистите это место от грязи. Гниль заразна, а здесь прогнило все… Советник — зачем вам я? И зачем вы здесь? Вы решили установить в этом краю власть коалиции? Не верю — для такого дела послали бы полковника простого, а не вельможу. Здесь нет ничего, достойного для человека вашего ранга.