Сафари для победителей - Страница 87

— И глаза свои в потемках на сучках оставим, — нерадостно буркнул Ххот.

— В книгах написано, что омры в темноте видят будто кошки…

— Так оно и есть.

— Значит, будешь вести нас ночью. Не сможешь ты — поведу я или Тибби.

— С крысой понятно — в своих вонючих норах они все прекрасно видят. А ты-то здесь при чем?!

— Я тоже неплохо вижу в темноте — с дороги не собьюсь, и глаза ваши сберегу. Мы так и будем тут болтать? Я понимаю, все устали, и хотят отдохнуть. Нельзя — надо потерпеть: спасение в скорости. Давайте вперед — у нас не так много времени, чтобы тратить его на болтовню.

* * *

Мелкогорье Венны имеет одну особенность: при внешней одинаковости здешних холмов, равномерно рассыпанных по всему краю, местность имеет тенденцию постепенно повышаться к северу. Чем далее, тем этот подъем становится заметнее — меняется климат и растительность, скудеет и без того небогатая почва, ее шкуру все чаще прорывают скальные останцы. Исчезают озера, болота и ленивые речушки — им на смену приходят многочисленные горные ручьи.

Лес никуда не исчезает — просто начинает жаться к долинкам и распадкам, его состав изменяется: сосны встречаются реже, зато появляются лиственницы и кедры, а ели становятся неохватными. Знаменитые ели Венны — уникальная по качеству древесина. Мечта корабелов и мебельщиков — нигде более таких елей нет. Лиственные деревья встречаются не везде, и нет в них былого разнообразия: осинники на влажных местах, редкие березняки и гигантская ольха. Ни буков, ни каштанов здесь уже не встретишь — слишком холодно для них. Лес становится мрачным: густым, темным, обросшим бородатым мхом и северным виноградом и лианами — северная природа сохранила здесь эту экзотическую память об относительно недавнем тропическом прошлом. Подлесок местами отсутствует вовсе, а местами все сплошь порастает карликовой березкой, малиной, папоротником и сочным исполинским хвощом.

В таких дебрях мысли становятся столь же мрачными, как и растительность. Путники устали после долгого и трудного перехода, обстановка тоже давила — им было не до разговоров. Всем, кроме Ххота…

— Слышишь, пацан — ты вот сильно умный? Посмотри тогда по сторонам: деревья здесь одно толще другого. По молодости я на лесоповале подрабатывал, так мы такого богатства не видели — разную ерунду рубили. Знаешь сколько стоит такая вот лиственница? Не знаешь… Я тоже не знаю, но даже та, что в два раза потоньше, шла по цене в три раза дороже кедра, что в два охвата. Ее на юге покупают вообще вдесятеро дороже, только попробуй туда довезти… Контрабандисты это дело к рукам давно прибрали — война ведь не дает легально торговлей заниматься. А южане из нашей лиственницы сваи для своих построек разных делают — лиственница в земле не загнивает. Чем дольше в сырости лежит, тем крепче становится. Вот и скажи: почему мы ни одного пня за все время не встретили? Из-за того, что Тропа? Так я своими руками на Тропе лес валил, под присмотром жрецов — дорогу им расчищали.

— Ты сам ответил на свой вопрос — это была санитарная вырубка.

— Эй! А что здесь мешает такую вырубку делать? И польза и выгода, а то я скоро последние ноги поломаю, по такой чаще шагать.

— Ты, думаю, гораздо южнее лес валил. Там даже после прекращения паломничества жрецы старались порядок поддерживать. А здесь с этим гораздо хуже — забросили в первую очередь. А кто кроме жрецов сможет организовать работы в такой глуши? Дороги держать, поселки, заломы на реках разбирать, чтобы плоты проводить не мешали. Кому это под силам кроме них? Аристократы? Одиночка-дворянин не потянет такие масштабы — он лучше будет с земли своей жить, чем лесом заниматься. Недворянское это дело. Короне? Императору достаточно железной, соляной и медной монополий, и налогов — денег там идет столько, что на лесе и сотую долю не выгадаешь от такого. Вот и остаются жрецы — их много, они едины. Только у них на первом месте духовное, а не материальное — если есть возможность их объединить, они объединяют, а нет… Тропа жрецам больше не нужна, держать ее ради добычи леса нет смысла — лес для них всего лишь источник побочного дохода. Паломники давали больше — они ушли, и жрецы ушли тоже. Ххот — здесь ведь очень мало людей живет. Самый безлюдный край в мире, наверное. И чем дальше на север, тем меньше людей. Присматривать за брошенной Тропой просто некому, а брошенная Тропа это не самое приятное и безопасное место — люди его сторонятся. Потому и не видим мы следов человека, и лес никто не трогает. Не потому что крестьянам в хозяйстве такие огромные ели не нужны — просто некому. Если дальше на север пойти, лесов становится все меньше и меньше, а скал больше. Перед Северным океаном начинается Великий спуск с межевыми камнями — там вообще никто не забредает, кроме редких золотоискателей. Ну еще зимой охотники могут за пушниной приходить, но мало таких отшельников. Добывать золото и самоцветы жрецы там запретили, и охотиться тоже. Присмотра сейчас, конечно, нет, но сила запрета еще работает. Да и не забывай про главное — некому там бродить. Говорю же — людей здесь очень мало.

— На Спуске я побывал — молодым меня туда гоняли, на забаву с межевым камнем. Даже Сумерки видел… только очень издалека. А насчет следов ты не все рассказал: здесь не только люди не бродят — звериных копыт и лап тоже почти не видать. Сразу видно — и впрямь место нечистое, раз все живое сторонится. Ох и завел ты нас… Слушай — насчет золотоискателей. Раз они, не боясь запрета и опасностей, сюда забираются, и даже дальше, то, значит, есть зачем ходить? Не впустую же?