Уладив дело с экипажем, Граций приказал отогнать танк на южную околицу деревни. Машину поставили среди рвов и рогаток — атаковать ее здесь будет затруднительно. Советник проведет ночь в чреве броневого дракона, вместе с Феррком, капитаном Эттисом, и верными солдатами. А утром они вернутся в деревню, соберут помятых солдат, после чего начнут вешать и пороть.
Граций не сомневался, что к полудню в его распоряжении будет около тысячи послушных солдат, больше не помышляющих о бабах и пьянстве. Естественно, это лишь временно — память у быдла коротка, и через несколько дней они опять начнут мечтать о старом.
Но если повезет, к тому времени цель похода будет выполнена.
Советник, закрывшись в кормовом отсеке, спал сном младенца. Солдаты экипажа, подремывая в центральном, видели сладкие сны, как они получают по мешку золота и устраивают самый разнузданный загул в истории войск коалиции. Феррк, ворочаясь на жестком ложе, непрерывно вздыхал — ему очень хотелось находиться сейчас в деревне, обнимая одной рукой пухлую бабенку, а другой пивной бочонок. Но нельзя — своим местом при Грации пройдоха очень дорожил. А ведь как охота…
В деревне сейчас находились солдаты двух стрелковых батальонов, саперной роты, двух эскадроннов драгун, отдельного разведотряда, мортирной батареи, обозной полусотни, мехвзвода, только что созданной гарнизонной роты, ланийского эскадрона и нескольких совсем уж мелких подразделений. Ввиду превратностей войны штатного состава не было нигде, но если всех собрать в кучу, получится более тысячи вояк.
Из этой тысячи отдыхали лишь сотни полторы, причем большая часть занималась этим из-за невозможности присоединиться к загулу — больные, раненые и покалеченные, а также запертые Грацием в холодный погреб.
Остальные спать не собирались — они веселились. Хватило пары часов, чтобы подразделение цивилизованной армии смахнуло с себя пыль прогресорского налета, превратившись в стандартную банду средневековых мародеров. И хотя здесь не имелось свежезахваченного города, солдаты все равно решили реализовать свое право победителя — взятую крепость положено отдавать на разграбление. И никто не вправе этому мешать.
Так было при их дедах и прадедах, а кое у кого и при отцах. Пора вспомнить былое. Пусть Энжер со своим прогрессом катится прямиком в ад, и все семнадцать королей вслед за ним. Сегодня они солдатам не указ, и дисциплинарный устав им тоже не указ.
Две сотни несостоявшихся жертв на такую толпу маловато — победители резво мобилизовали все женское население деревни. От худосочных подростков до беззубых старух — озверевшая солдатня ничем сегодня не брезговала. Бойцов будто безумием накрыло — причем всех одновременно. Смирные и дисциплинированные солдаты превратились в кровожадных насильников. Они вламывались в дома, хватали девочек, годящихся им в дочерей или даже внучек, грубо тащили на сеновалы, или валили прямиком на земляной пол. Если отцы и братья пытались этому помешать, в дело шли приклады и штыки. Некоторых убивали или калечили просто так — даже без попыток к сопротивлению. Брага, замешанная с грибной пыльцой, легко ломала последние замки морали — хотелось все сразу, побольше, и только для себя.
Браги, кстати, на всех не хватило — запасы иссякли почти мгновенно. Недолго думая разграбили офицерские пайки в обозе, с хохотом закусывая дорогое вино элитным сыром, тягучими конфетами и вялеными ланийскими дынями. Этого тоже не хватило — толпа отправилась на штурм дома старосты. Офицеры, устроившиеся там на ночлег, не рискнули препятствовать вторжению — повыпрыгивали в огород через окна, перебравшись в сараи и на сеновал.
В погребе обнаружилась сокровищница — несколько высоких бочек темного пива, хмельного кваса и даже немного вонючего ржаного самогона. Вытаскивать их никто не стал — разливали во все что только можно прямо на месте. Пойло хлестало отовсюду сразу — глиняный пол начало затапливать. Уровень быстро поднялся до колен, и далее почти по пояс, воздух покинул крошечное помещение, уступив место облаку спиртовых паров. В этом мареве упившиеся солдаты быстро теряли сознание и падали. Их топтали остальные жаждущие, бедолаги захлебывались, но их судьба никого не волновала — содержимое погреба продолжали вычерпывать ведро за ведром. За очередь к этой бурде наверху дрались — доходило до штыков и поножовщины.
Параллельно вспомнили, что ланийцы, презирая спиртное, тешат себя курением конопли. Конопли, кстати, на здешних огородах хватало — крестьяне выращивали ее ради грубого волокна. Молодая, весенняя, ни на что не годная. Без разницы — солдаты начали возиться с самокрутками, а более опытные наркоманы устраивали дымные жаровни в закрытых наглухо палатках. Пьяные до потери соображения меднозадые новобранцы и вовсе пытались получить удовольствие с помощью нарванного в потемках укропа или другой бесполезной растительности. Самовнушение великая вещь — желторотики начинали видеть удивительные вещи даже после пары затяжек сельдерея.
К полуночи в деревне сгорел один дом и два сарая. На улицах в навозной жиже возились упившиеся до умопомрачения, стонали десятки избитых и порезанных. Четверо солдат захлебнулось в погребе старосты, еще шесть погибло в драках за женщин. Трупы лежали на улице, белея портянками — сапоги с них поснимали.
Это было только начало — веселье продолжалось.
— Господин — мы добавляем в нашу брагу пыльцу особого гриба. Если пить без гриба, надо очень много браги, чтобы напиться. С грибами ее расходуется мало. Эти ублюдки к нашим грибам непривычны — они превратились в дурачков. Их можно сейчас убивать голыми руками. Очень мало осталось тех, кто может драться. Прошу вас — спешите, иначе они от нашей деревни ничего не оставят. Они все обезумели.